Динка прощается с детством - Страница 76

– А куда же поехал этот Павло? – опять спросила Динка.

– Да к свату своему Матюшкину…

– К Матюшкину? Ого! Теперь вместе пакостить будут… – взглянув на Леню, сказала Динка.

– Гадючье племя затаится на время, – задумчиво покусывая травинку, сказал Леня. – Но народу все-таки будет легче без Павлухи.

– А як же! Увесь народ радуется! Ну, я побегу, бо там солдатки одну корову уже берут! Сложили все гроши вместе и выкупили. Только на одну и хватило! Но зато и коровка знатная! Любимкой зовут! Сами маты им порекомендовали. Раз – то, что молока много дает, а два – то, что молоко як сметана… Да там солдатки с радости аж плачут. – Федорка повязала платок и вскочила: – Ну, я побегу! Побачу, как Любимку поведут! А Ефим зараз тоже в экономии, его сам пан вызвал! – убегая, крикнула Федорка.

– Ой как я рада, Лень! Как это приятно хоть что-нибудь сделать для людей! – прижимаясь к Лениному плечу, сказала Динка.

– Я понимаю, – сказал Леня, но брови его сошлись на переносье. – Все это хорошо, только очертел мне этот пан! Не говори ты о нем больше! – раздраженно бросил он, но Динка положила тонкие пальчики на его сросшиеся брови.

– О, Лень… – прошептала она. – Я больше всего на свете люблю, когда ты сдвигаешь брови, у меня даже сердце замирает…

– У кого замирает сердце? – послышался сзади сонный голос Мышки.

Застегивая на ходу халатик, в мягких шлепанцах на босу ногу, она стояла на террасе, сонно тараща глаза на блаженное выражение поднятого к Динке Лениного лица и на самою Динку, которая с нежным вниманием, старательно разглаживала сросшиеся брови друга, а он, чтобы продлить это удовольствие, изо всех сил морщил лоб, и оба они, поглощенные этим занятием, были глухи ко всему на свете.

– Что это ты размазываешь у него на лбу, Динка? И почему вы не отвечаете? – подходя ближе, обиженно сказала Мышка.

Леня вскочил и, взъерошив волосы, недоуменно взглянул на Мышку.

– Откуда ты подкралась? – как ни в чем не бывало спросила Динка.

– Ниоткуда я не кралась… Что это еще за глупости! Я просто вышла из комнаты, но вы теперь так заняты собой, что до других людей вам нет никакого дела. И поимей в виду, Динка, что на ваши телячьи нежности иногда просто тошнотно смотреть! – запальчиво сказала Мышка.

– А на тебя… на тебя с Васей не тошнотно смотреть, да? Еще как тошнотно! – вспыхнув, подступила к сестре Динка.

– Так какое же сравнение? Не понимаю, – пожимая плечами, в недоумении сказала Мышка. – Вася – мой жених… и вообще… мы жених с невестой!

– А мы? Мы, – в бешенстве закричала Динка, – мы еще лучше, чем жених с невестой! И не приставай к нам.

– Тише, тише, сестрички! Ну чего вы развоевались? – обхватывая обеих и подталкивая друг к дружке, миролюбиво сказал Леня. – Пусть каждая остается при своем! Ты при Васе, а ты при Лене! И спорить тут нечего! Вспомните, как говорит мама: если спор грозит перейти в ссору, то надо просто сказать: «До свиданья! Всего хорошего! Каждый остается при своем мнении!»

Леня, хохоча, столкнул сестер, неожиданно для себя они чмокнули друг друга и засмеялись.

– А теперь, Мышенька, иди умываться! Макака, налей старушке холодной водички, чтоб она освежила свои угасшие чувства и не слишком порицала молодежь! – хватая полотенце, дурачился Леня.

Мышка, набрав в рот воды, окатила его широкой струей, Динка подбросила вверх полную кружку, из-под дерева с визгом шарахнулись собаки… Наконец все утихло, и трое людей начали утолять звериный аппетит, запивая молоком редиску, холодную картошку, огурцы и помидоры… Они употребляли в пищу все, что было под рукой, а собаки из брошенных кусков выбирали только хлебные корки и супные кости, разделанные Динкой до того, что от них мало чем можно было поживиться.

После завтрака девочки пошли на огород. Леня колол дрова и чистил песком кастрюли. В субботний день обед варился на два дня и сохранялся в погребе у Ефима. Чаще всего это был холодный зеленый борщ или окрошка с мясом и сметаной. Блюда эти в жаркие дни Динка готовила с особым вдохновением.

Но сейчас внимание ее было отвлечено событиями в экономии пана, и, обрывая с сестрой огурцы, она невольно поднимала голову и прислушивалась.

– Мне бы только знать, что солдатки уже увели корову, – говорила она сестре.

– Так подождем Ефима… Может, попросить Леню пойти к Марьяне? Марьяна, верно, была в экономии, – сказала Мышка.

– Нет-нет! Не надо ничего говорить Лене, он уже не может слышать про этого пана, – испугалась Динка.

– Ну так то про пана… – пожала плечами Мышка.

Время до обеда тянулось медленно, но перед самым обедом пришел Ефим. Сняв с головы шапку, под которой аккуратным кружочком лежали его потные кудри, Ефим оглядел всех усталыми, но веселыми глазами и, кивнув на кастрюлю с окрошкой, протянул Динке миску:

– А ну влей холодненького!

Динка с удовольствием зачерпнула полную разливательную ложку гущи, но Ефим стряхнул гущу обратно.

– Пожиже давай, пить хочу! – Проглотив залпом несколько ложек квасу из запотевшей от холода кастрюли, Ефим крякнул и вытер пятерней рот. – Ну, кланялись тебе, Динка, солдатки! Саму наилучшую корову выбрали.

– Уже и повели? – обрадовалась Динка.

– Уже и повели! Целым кагалом, як попа с певчими! Ну комедия! Ульянка попереду бежит да гопака выплясывает, а за нею еще хлопчики та дивчатки! – посмеиваясь, рассказывал Ефим, приберегая на конец самое интересное сообщение о том, что пан предложил ему быть приказчиком за Павлуху, но он, Ефим, отказался, заверив пана, что повсегда хочет быть с народом, а не против народа. – Да вот… так-то… А еще наехали с села кулаки Матюшкины и Заходько вместе с Павло и давай пана просить, чтобы Павлуху не гнал… А пан и слухать ничего не хочет. Тогда Павло бачит, что пан пошел домой, да як кинется ему в ноги, плачет, кричит: «Дозволь, пан, хоть одну ночь в своей хате заночевать! А не дозволишь – так повешусь в твоем лесу!» Ну, думаю я соби, зараз расчувствуется пан да и простит этого гада. Колы бачу, оттолкнул его пан от себя да каже: «Ну что ж, Павло! Видно, только сейчас проснулась у тебя совесть! А я б на твоем месте давно повесился! Ночевать тебе тут я не дозволю, а лес велик, и всякий иуда найдет свою осину!»