Динка прощается с детством - Страница 103

103

Сыщик, теряя терпенье, захлопнул папку.

– Мы еще поговорим с вами, Бессмертный, без свидетелей! – пригрозил он.

– Это можно, – затягиваясь дымом, согласился Ефим.

На террасе прошлепали босые ноги, и Марьяна в подоткнутой юбке с кринкой молока в руках остановилась на пороге.

– Здравствуйте, – смущенно поздоровалась она, ставя на стол кринку с молоком. – А я бачу, гость приехал, ну, думаю, треба гостям молочка тепленького отнести!..

– Кто такая? – отрывисто спросил сыщик. – Откуда молоко? Где живешь?

– Да не лякайтесь вы, то моя жинка, зовут Марьяной, а хвамилия у нас с нею, известно, одинаковая! – усмехнулся Ефим.

– Ну что ж! Это очень хорошо. А скажи-ка, Марьяна, давно в твоей хате проживает солдат Ничипор? – прищурившись, спросил сыщик.

– Как это проживает? – поднял брови Ефим.

– Я спрашиваю не вас, а вашу жинку. Отвечайте, Марьяна! – прикрикнул сыщик.

Марьяна в замешательстве глядела на мужа.

– Это за якого ж солдата речь, Ефим? – нерешительно спросила она.

– А вот за того, что пропал. Ну конечно, они как полиция разыскивают человека, ну, значит, и спрашивают, не бачил ли его кто.

– Я спрашиваю: сколько времени этот солдат жил в вашей хате и где он сейчас?

Марьяна махнула рукой:

– Я за это дело ничего не знаю. В нашей хате он не был, и зараз его немае!

– Петров! – крикнул сыщик. – Останьтесь здесь! А ну-ка, Ефим, пройдем в вашу хату! Нет-нет, Марьяна нам не нужна, пусть посидит здесь!

– Ну а я ж не хозяйка, может, вы захочете того солдата в курятнике искать, потому как там гнезда, где куры несутся, и опять же квочки с цыплятами. Нет уж, нехай и жинка идет! Вона сама свое хозяйство знает!

– Ну хорошо, хорошо! Пусть идет! Может, вдвоем вы будете сговорчивей!

– А конечно, что сговорчивей! Ведь так и в Евангелии говорится, что муж и жена – одна сатана! – бубнил Ефим.

– В Евангелии этого нет. И вы будьте поосторожней, Ефим Бессмертный: за решетку попасть мужику легко, а выбраться оттуда трудно, – запугивал сыщик, идя по аллее рядом с Ефимом и Марьяной.

Обыск продолжался часа три. Сыщик и Петров перерыли на хуторе все вещи, перелистали все книги. Сыщик придрался к старенькому глобусу, на котором всю обширную площадь, занимаемую Россией, Динка обвела красным карандашом.

– Зачем вы это сделали? – спросил сыщик.

– Из патриотических чувств, – ответила Динка.

Пришлось уехать ни с чем.

Проводив неожиданных «гостей», Арсеньевы молча сидели за столом в разгромленной комнате, среди сваленных на пол вещей и книг. Оживленная тем, что все кончилось благополучно, Марьяна, разливая по чашкам молоко, без умолку рассказывала, как сыщик лазил в ее скрыню и на сеновал искать солдата.

– А Ефим ще подначивал его: ищите, каже, ищите, бо пропал человек, як сгинул! Ой, смех!..

Но смеха не было, Арсеньевы сидели перед налитыми доверху чашками, не прикасаясь к еде. Ефим понимал их тяжелое состояние.

– А ну приберись маленько, Марьяна, – шепнул он жене и начал рассказывать, как боялся везти в лес солдата и приезжего железнодорожника и какие чудеса увидел он в старой корчме. Рассказывая, он то и дело повторял: – Достойные хлопцы, нема чего сказать! А этот черный – так что-то особенное! Я спрашиваю: «Как же зовут тебя, хлопче? То ты прозываешься Цыган, то Жук, га?» А он так усмехнулся, да и каже: «Я – Жук, я теперь Жук!»

На этих словах Динка подняла голову и улыбнулась, а Марина недовольно сказала:

– Надо узнать его настоящее имя, зачем давать человеку какие-то клички!

Мышка молчала. Худенькое личико ее заострилось, с губ не сходило брезгливое выражение. Неожиданно во время рассказа Ефима она уронила голову на стол и разрыдалась.

– Я не могу тут жить, мама! Они опоганили наш хутор! Все, все здесь опоганили! Уедем в город, мама! – по-детски всхлипывая, повторяла она.

– Хорошо, Мышка! Мы уедем, уедем, успокойся! Надо только подумать, как переправить в город приезжего товарища и солдата, – утешала ее мать.

– А чего там думать! У них место хорошее, пускай день-два посидят, а там я их через Пущу-Водицу отвезу в город! Вот и все дела! А плакать, Анджилка, из-за кажного поганого человека тоже нельзя, голубка моя! Мало ли их на свете? А ты так понимай: поганых двое, а хороших втрое! Вот тебе и вся арифметика! – уговаривал Ефим, как всегда путая имя Мышки и называя ее то Анджилкой, то Анжелинкой.

Прощаясь, он строго посмотрел на свою Марьяну и поднял вверх корявый палец:

– А ты, жинка моя Марьяна, помни: где что увидела, услышала у нас в доме або я говорил – молчи! Завсегда и везде молчи, як в рот воды набрала! И что я про корчму рассказывал, и какой красавчик Иоська, и кто в лесу на скрипке играет – молчи!

– Та чи я сумасшедшая? – всплеснула руками Марьяна. – Або я лютый ворог самой себе?

– Ну вот и молчи. Пойдем, надо людям отдых дать.

Когда они ушли, Марина открыла все окна. Освеженная дождем зелень грелась на ярком утреннем солнце, издавая свежий запах влажной травы и листьев. Земля отдыхала, жадно впитывая обильно пролившиеся капли дождя.

– Динка! – сказала Марина, глубоко вдыхая душистый воздух. – Сбегай за коробкой! А ты, Мышка, надень галоши и нарви в ореховой аллее каких-нибудь цветов!

Отослав девочек, Марина принялась за уборку.

Брезгливо вытирая стул, на котором сидел сыщик, она думала о том, что с этого дня неприкосновенность хутора нарушена, и как только приедет Леня, надо немедленно переезжать в город…

Когда девочки вернулись, в комнатах уже было чисто и ничто не напоминало о посещении полиции.

– Ах, какие свежие цветы! Смотрите, в чашечках еще дрожат капли! – сказала Марина, принимая от Мышки букет желтых болотных ирисов и по-осеннему блеклых васильков.

103